Елена Викинг – балетмейстер Театра «Морошка»
Янина Гурова: Сегодня есть животрепещущая проблема терминологии. Многие путают народно-сценический, фольклорный, характерный танец. В связи с чем вопрос: как Вы формулируете тот жанр, направление, в котором работаете?
Елена Викинг: Вопрос сложный. Изучая историю танца, терминологию, дать точное название или определенный термин, тому жанру, в котором мы работаем сейчас, не просто. Мы опираемся на опыт и наработки таких мастеров, как И.А. Моисеев, К.Я. Голейзовский, Н.С. Надеждина, дорабатывая своим виденьем, формируя свой собственный стиль, стиль Санкт-Петербургского театра «Морошка». С артистами театра работаю над таким танцем, который включает в себя коллаборации фольклорного, национального, характерного и народно-сценического, «с налетом» петербургской утонченности, стати и благородства. Когда народный танец идет непосредственно из фольклора, то он не приспособлен к сцене и очень прост, а в балетных спектаклях вообще, применялся «намеком» для передачи образа крестьян и ремесленников.
В сценическом же народном танце, фольклорный материал перерабатывается и изменяется. Например, круги, в которых происходит все действо, раскрываются в полукруг, чтобы исполнителей мог наблюдать и зритель, а не только участники хороводов и плясок. Движения рук и ног, увеличиваются в амплитуде – добавляется «объем движения», чтобы действие становилось более зрелищным. Стихийное, импровизационное действо «для себя» изменяется и становится постановочным для зрителя, с использованием определенной музыки.
Характерный танец – это то, что легло в основу балетных спектаклей. Изначально брали только движение рук port de bras, некоторые движения ног, например, pas de bouree, pas de basque, saut de basque и прочее. Изначально это были гротесковые, комедийные сценки (entrees). Изменяясь, характерный танец приобретает рост действенности. И совсем по-другому к нему начинают относиться после Жан-Жорж Новерра, который призывает к изучению народных танцев. «Надо путешествовать» – делает он вывод. Надо изучать народные танцы и их использовать. Предложение Ж.-Ж. Новерра не утратило своей актуальности и в наши дни.
Игорь Моисеев следовал идее Ж.-Ж. Новерра, который одним из первых говорил о том, что нужно много ездить, смотреть, изучать культуру и искусство других стран. Именно этот путь и выбрал Игорь Александрович, который с ансамблем много ездил, смотрел и ставил, постепенно расширяя национальность своих номеров и вырабатывая свой стиль.
Я.Г.: На Ваше личное усмотрение Касьян Голейзовский, который много изучал фольклор и Игорь Моисеев работали в одном направлении, или же двигались к равноудаленным целям?
Е.В.: Они работали с одним источником (фольклор), но двигались равноудалено, исходя из индивидуально поставленной, каждым из них, цели и задачи. Все-таки, Голейзовский, изучая фольклор, обрабатывал его и переплетал с балетными pas (народно-характерный танец), обогащал и «раскрашивал» образы, движения балетного спектакля. Основа танца Голейзовского – классический танец. А Моисеев взял за основу фольклор, за счет которого показывал культуру, обряды, традиции, той страны, на материале, которой создается танцевальный номер, раскрывая и насыщая его правилами и движениями классического танца. Его народно-сценический танец, передает внутреннюю составляющую народа, чем живет народность, которую он воссоздает. Каждый из них работал над своей хореографией по-своему и, со своей стороны. Голейзовский со стороны художника и скульптора, что выделяет его стиль, Моисеев же посещая музеи и выставки той страны, в которой находился, собирая танцевальный фольклор и беря «самые сливки» фольклорного танца, воссоздавал его так, чтобы в нем были логические и удобные переходы как для исполнения артистов, так и для восприятия публикой. Потому что фольклорный номер не все могут воспринимать, он не рассчитан на широкую публику.
Я.Г.: Как Вы собираете «изюм» для будущей постановки?
Е.В.: Только путем начитывания, насматривания материала. Материала, полученного в годы обучения, конечно не хватает. Всегда нужно смотреть постановки гастролирующих коллективов. Этнографы и фольклористы, которые занимаются сбором материала конечно, обогащают и народный и характерный танец, но этого мало для создания полноценной новой работы. И тут нужно экспериментировать. Все, и искусство тоже рождается в эксперименте.
Я.Г.: В театре «Морошка» на что Вы делаете упор, когда готовите новые номера программы? Легко ли работать в таком непростом жанре с артистами коллектива?
Е.В.: Я довольна артистами нашего коллектива. Мы набираем людей, не только оснащенных трюковым багажом и готовых исполнить сложную хореографическую лексику, но и способных к творческому процессу. Поэтому, когда идут разработки новой программы, наши артисты с вдохновением и заинтересованностью подключаются к творческому процессу. В особенности, когда идет постановка сольной трюковой части, каждому из них хочется проявить себя, выделиться. Я всегда прислушиваюсь к исполнителям, так как пропуская материал через собственное тело, пробую на себе как говориться, а потом его показываю артистам. Случается, что тот или иной переход оказывается не самым удобным, например, мне легче сделать с правой ноги, а артисту – с левой, тогда я сделаю под артиста. Сохраняя форму, логику, народную стилистику, некоторые связующие элементы и делаю под конкретного артиста.
Я.Г.: Насколько я знаю Вы хореограф–исследователь и ставите не только под определенную музыку, в определенной стилистике, а изучаете историю и особенности региона, который представляете. Как часто приходится объяснять суть будущего танца молодым артистам, миссию, образ, географические особенности?
Е.В.: Наши артисты преимущественно люди с образованием, но я всегда стараюсь рассказать побольше о танце, обычаях, традициях. Например, когда я ставила еврейский, для наибольшего понимания я рассказывала для чего принято бить тарелку на любом празднестве, особенности костюма, некоторые специфические нюансы в исполнении. Наши артисты очень любознательные люди, наряду со мной изучают ту страну, в которую планируется визит, кто-то даже начинает учить язык и с удовольствием делятся своими познаниями.
Я.Г.: Конечно, можно выучить порядок, изучить теорию, а вот как привить культуру и манеру исполнения?
Е.В.: У нас есть миссия, некоторый стратегический план развития и мы идем по нему, во всяком случае, стараемся не работать хаотично. Наши артисты живут философией «Морошки», прививаем по возможности единство взглядов на нашу генеральную линию развития. Наши номера в основном не имеют аналогов, поэтому после проведения классического экзерсиса и репетиционного процесса готовых номеров программы, даю мастер-классы по изучению новых положений рук, корпуса, ног, после изучения приступаем к постановочным репетициям. У нас своего рода образовательные семинары, беспрерывный творческий процесс. Это касается всех номеров, даже если они были созданы не мной. Например, для нашего театра ставил два номера Г.А. Ковтун (Заслуженный деятель искусств РСФСР, Народный артист Республики Татарстан), не меняя его хореографии, объясняя внутреннюю логику хореографической лексики, интерпретировала номера именно под наш театр и наших артистов. Не терплю пустых движений, неосознанных перемещений по сцене, в каждый жест и каждое движение закладываю определенный смысл, развитие, делая образ выразительнее. Что не одушевленно и не развивается, то не живет.
Я.Г.: Наша образовательная система в принципе направлена на то, чтобы пунктиром пройти по основным народно-сценическим танцам. Физически невозможно в программе выдать все богатство и своеобразие нашей культуры, мирового танцевального репертуара. Если только речь не о специализированной школе, вроде Моисеева. Культура народно-сценического танца Петербурга осталась в детских самодеятельных коллективах. Как Вы думаете, в чем причина?
Е.В.: К сожалению, такая ситуация сложилась именно в Петербурге. В России есть примеры существования кафедр народно-сценического танца, а вот Северная столица почему-то не развивала это важнейшее, для сохранения национальной самоидентичности, направление. «Морошка» восполняет этот лакун. В Санкт-Петербурге сильнейшая школа классического танца – фундамент. И это замечательно, потому что, развивая народно-сценический танец в Петербурге без этой фундаментальной основы не обойтись. Отсюда воспитывается благородство, через классический танец и его чистые линии и формы, на которые насаждается народная культура, преображается исполнение. Хочется создать особенный утонченный стиль народного танца Санкт-Петербурга, изысканный, соответствующий самому духу нашего города.
Я.Г.: Сразу возникает противоречие. Народный танец – это история о простых людях, стихия земли, он несколько грубоватый. Галантная дворцовая культура – иное направление. Можете ли Вы сформулировать, что такое петербургский стиль в народном танце?
Е.В.: Понятие «петербургский стиль» еще не сформирован до конца. И возможно, когда-нибудь историки и теоретики охарактеризуют и назовут его, ну, а мы сейчас, будем неустанно работать над его созданием. Видоизменяя народную лексику, с учетом законов фундаментальной классической хореографии и законов сценического танца. Например, чтобы дробь сделать более изящной и усложнить технику ее исполнения, поднимаю все passe до опорного колена и выше, стопу из сокращенного положения перевожу в вытянутое, удары слышимые и четкие, но не тяжелые и смазанные. Хлопушки тоже в большинстве своем с вытянутыми и выворотными стопами. Руки прошу открывать до положения классической второй позиции, с развернутыми ладонями вверх, работая на скручивании предплечья, локоть и запястье поднимаю вверх. В этом же положении рук и идут все вращения, исключая положения allonge и классическое arrondie. Мы еще находимся в поиске своего стиля, лишенного грубости в исполнении, добиваемся чистоты линий и форм, аккуратности в положениях рук, все то, что не отвечает фольклору, но свойственно народно-сценическому жанру.
Я.Г.: Верно ли будет определить «Морошку» как некую лабораторию, где идет непрерывный процесс поиска «верного звучания» народно-сценического жанра?
Е.В.: Да, именно. Ежедневно над этим работаем, находимся в постоянном творческом поиске и смотрим со стороны-лучшие находки оставляем, лишнее убираем.
Я.Г.: Насколько сложно Вам работать в добровольно-принудительном порядке, когда сердце просит постановки провансальского танца, а суровая реальность диктует постановку греческого?
Е.В.: Никогда не чувствовала принуждения. С легкостью загораюсь идеей создания нового, независимо от географической принадлежности танца.
Я.Г.: При проработке репертуара продумываете ли некоторый драматургический план, например, постановки номеров на усложнение. Не просто реализация народно-сценического танца какого-то региона, а с перспективой в будущем поставить более усложненную версию, с наработкой трюков и прочего?
Е.В.: Формируем систему работы в театре таким образом, мы много экспериментируем, смотрим, что нравится публике, как справляются артисты с материалом. Мы достаточно долго готовимся, как отмечалось, начитывается и насматривается материал, подбирается музыка, часто авторская редакция. После приступаем к постановочным репетициям. Иногда номера перерабатываются, но редко, лучше поставить новый, чем переделывать уже созданный. Сейчас наша программа состоит из самобытных номеров, созданных с определенной целью. Например, в еврейском за основу взят ритуал помолвки, а в греческом, не заложено никакой сюжетности, раскрыта атмосфера греческой таверны.
Я.Г.: Какой процент фольклора в таких номерах?
Е.В.: Наверное, процент чистого фольклора невелик. В греческом – 40%, еврейский – 30%, приблизительно и речь идет исключительно о лексике, положении рук, костюме.
Я.Г.: Здесь уже полноценный творческий процесс, стилизация накопленного опыта. Вы тот редкий театр, которому повезло работать не просто с живым оркестром, но и ставить под специально написанную музыку. Осложняет ли это жизнь балетмейстеру?
Е.В.: Одновременно усложняет, но одновременно и упрощает. Усложняет прежде всего то, что все мы люди и у каждого есть свое мнение о номере. Дирижер не всегда согласен с темпом, который я прошу, вокалисты, не всегда согласны с танцевальной лексикой, которая им иногда «мешает» петь и т.д. Но отвечая, каждый за свое назначение в театре (дирижер – «уши театра», вокалисты – «голос», я – «глаза») мы понимаем, какой продукт должен получиться в конечном счете и идем на допустимые компромиссы. Но на сколько в это время, этот же фактор играет «на руку». Под живую музыку артист живет в танце и это, конечно, создает совершенно иное настроение, наполненность образа, если сравнивать с «пластиковым» звучанием колонок, с которыми, точно, не договоришься, даже по темпам. Когда сам оркестр неотъемлемая часть номера. У нас есть номер «Скакалки», очень сложный, трюковой. Дирижер следит за происходящим на сцене и подхватывает и ведет столько, сколько потребуется артистам. Бывает 6 проведений, случается и 4, но предположить, как пойдет – невозможно. Поэтому дирижер каждый раз вовлечен в сценическое действо, смотрит, дает нужный сигнал оркестру, помогая этот номер довести до зрителя, в самом лучшем виде. В этом плане у нас живой, полнокровный театр.
Я.Г.: Ваши программы рассчитаны на просвещенного зрителя, или же человек может погрузиться в мир народно-сценического жанра непосредственно на представлении?
Е.В.: Наши спектакли рассчитаны на широкую аудиторию, мы стремимся к творческому росту и надеемся, что интеллектуальной и просвещенной публике у нас тоже интересно. Потому что в каждый номер стараемся закладывать (в хореографию, музыку, костюм), в том числе и современные сценические приемы, которые обогащают и расширяют возможности жанра, которые интеллектуальному и современному зрителю, на мой взгляд, будет интересно «поискать».
Я.Г.: Большая часть номеров в репертуаре отданы русскому танцу?
Е.В.: Да, внушительная часть у нас отечественного танца, который мы активно продвигаем, популяризируем. Уже входит в традицию давать мастер-классы по русскому танцу в странах, где бываем с гастролями на масленицу (Мальта, Хорватия и др.).
Я.Г.: Есть ли у Вас стратегия развития и каким видите своего зрителя будущего?
Е.В.: Конечно, нам хотелось бы иметь постоянного петербургского зрителя. Туристы, приезжающие, в город на Неве смотрят с удовольствием, им в новинку. Наша публика достаточно взыскательна и насмотрена. Хочется, чтобы у нас был контакт со зрителями, получать от него отдачу, ответную реакцию. Мы расширяем границы и хотим привить уважение народно-сценическому жанру, который не так популярен в Петербурге. Мы стремимся расширить представление о русской традиции, культуре, у нас не только «балалайка, медведь и кокошник».
Мы в начале пути, но кое-чего уже достигли и стремимся к тому, чтобы Санкт-Петербург стал через некоторое время не только всеми признанной родиной классического балета, но и важнейшей точкой пульсации народно-сценической хореографии, и как следствие народно-сценического жанра в целом в нашей стране.
Узнать больше о Театре песни и танца «Морошка» Вы можете на официальном сайте moroshka-spb.ru